|
|
Треск, хруст, танец десяти тысяч лун и солнце в глаза.
Встать на ноги – встать, и оружие привычно ложится в руку, и красный шелк платья летит следом за музыкой – все как всегда. Миллион раз повторяющийся сон.
Рука, которую невозможно поднять – и мир, который крутится вокруг как десять тысяч лун. И солнце – в глаза. Снова и снова.
Сухой запах пустыни. Шепот песка, танец песчинок – они скрипят на зубах, попадают в волосы, остаются в карманах – и вода теплая и солоноватая.
***
Я кажется снова ощущаю запах больницы. Где, как и почему? Я помню – дорога, полиция, треск, авария, танец десяти тысяч лун… Я не помню, что было в промежутке. Я умерла? В аду не должно пахнуть больницей. В раю – тоже. В раю наверняка пахнет ванилью и взбитыми сливками. А как пахнет в чистилище?
- Реми! Реми, ты слышишь? Сестренка, ну давай же…
- Килли, ты с ума сошел – не надо её за руки хватать!
В чистилище не бывает голосов. Таких голосов – не бывает. Точно. Вряд ли мы там все вместе. За руки? Я не чувствую рук.
- Гегли, придурок, отойди, дай им побыть вдвоем. Она может и не очнуться снова.
- Реми, - голос, которого я не слышала сто лет. Или около того.
Я не хочу слышать этот голос. Это – боль, чистая, концентрированная боль. Боль души – одна на двоих.
- Реми, - мне очень хочется чувствовать свои руки. Хоть одну – ту, которую он наверняка держит. Или нет?
Я пытаюсь улыбнуться. Получается плохо. Я пытаюсь – надеюсь, что глаза у меня все же веселые – мне хочется, чтобы он это увидел. А вот его глаза – не очень, в них та же боль. Одна на двоих.
- Реми…
Писк приборов. Раздраженный голос медсестры.
- Ну дайте же мне пообщаться со всеми, сестра, как Вас там! Очень Вас прошу! Вы меня уже однажды отключали, я помню. Но я выкарабкалась – так дайте же мне еще один шанс, сестра…
***
- Ты выкарабкаешься! – голос держит, не отпускает, заставляет в который раз искать ту пулю, ту самую…
Десять тысяч лун – снова. Сон. Во сне хорошо, хоть вода там и теплая, а вокруг пахнет козьим молоком, дымом, оружием и Востоком. У Востока свой, особенный запах – не знали? Ветер, песок, солнце – все пахнет иначе. Во сне даже гостиница пахнет песком – и я снова чувствую запах большой кошки. Она идет со мной рядом – я уже не в первый раз здесь, я её приручила, мы вместе – кошка, девочка, я, ребята – в камуфляже, молодые, веселые, злые. Два скаута – Каттнар и Кернагул – кто бы мог подумать? И он, тоже в камуфляже, на мотоцикле, и тоже пахнет пустыней. Мы делим теплую воду – одну флягу на двоих.
Во сне я не привязана к кровати. Я могу ходить, танцевать, стрелять и говорить. Немало.
***
Запах больницы. Снова – но на сей раз я чувствую боль.
Не в первый раз. Наверное это не так уж плохо – боль? Значит, я еще жива?
- Реми, ты ведь сделала это нарочно? – голос всплывает из забытья, из одного из тех моментов, когда я приходила в себя – ненадолго. – Я смотрел записи. Я изучил показания приборов. Я все прокрутил. Ты не могла так ошибиться. Это из-за болезни, ведь так? Реми…
***
Я чувствую их запахи. Я могу не открывать глаза – я и так знаю, кто в палате. Как я чувствую это все с этими дурацкими трубками в носу?
Запах крепких дешевых сигарет, кожи, бензина – это Килли. Я думаю, именно так и пахнут ковбои – кожей, куревом и пустыней.
- Реми, может тебе чего нужно? Я с того света достану.
- Сменил бы ты марку сигарет, приятель, сил нет! - я не могу этого сказать, пока не могу, но говорят, что все еще возможно. Я слышу их переговоры – шепотом. Они думают, что я не слышу – но я-то понимаю всё!
Запах керосина и недорого одеколона – Шинго.
- Зачем тебе одеколон? Керосин пахнет лучше. Мужественней. Хотя им пропахла вся больница – всякий раз после твоего прихода. Он перебивает даже запах пустыни.
Писк приборов.
Треск, хруст, танец десяти тысяч лун и солнце в глаза.
Снова.
Лестница – не то в небо, не то вниз, в цветущие сады. Вы все в камуфляже, и я с вами – вы чего такие невеселые? Вот она я, в порядке, смотрите – танцевать могу, смеяться могу, все могу. Слышите – я могу всё, вообще всё! Ну а ты? Улыбнись. Солнце. В глаза. В глаза – солнце… далось мне это солнце.
Кернагул приходит редко. Я удивлена, что он вообще приходит. От него пахнет странно – вы когда-нибудь нюхали ящериц? Варанов? А ящериц и компьютеры одновременно? Вот он пахнет именно так. Не сильно, но я все равно чувствую. Он такой большой, что заполняет все пространство – стоит, мнется, как мальчишка, я слышу его дыхание – смотрит молча, сжимая ручищами спинку кровати. Будто боится что-то повредить.
Я слышала – в какой-то момент слышала – или мне кажется? – что он оплатил моё пребывание в больнице. Зачем ему это нужно? Не знаю. Я обязательно спрошу, если выкарабкаюсь.
- Реми, девочка моя, ты выберешься, ты обязательно выберешься, - этот голос я слышу чаще всего – во сне. От него, от голоса, пахнет песком, солоноватой теплой водой, камуфляжем, а еще – кожей, пряностями, немного анисом и немного амброй. Чем-то таким, что кружит голову – и этот запах песка.
Он бывает часто, сидит подолгу. Молчит, смотрит – я чувствую взгляд даже в пустыне, в городе потерянного времени и моих снов.
Иногда он рассказывает мне что-то, но я не слышу. Я не хочу слышать.
Но мне хочется плакать – и я сдерживаюсь изо всех сил, потому что я даже глаза вытереть не могу. Я не хочу перед ним плакать.
А вот Гегли вытирал мне глаза – я чувствовала, как он держит меня за руку. Мы улыбались друг другу.
Если бы вы знали, как это унизительно – когда не можешь даже носом шмыгнуть сама.
***
- Реми, ты это правда специально?
Голоса наполняют палату. Голоса, шепотки, запахи, ветер странствий, песок, пустыня, танец десяти тысяч лун, солнце в глаза…
***
- В палате нельзя ставить никаких елок!
- Я разрешил. Ставьте. Хоть черта лысого ставьте.
- Но нарушение…
- Я сказал – ставьте елку. Если ей это принесет радость – ставьте. Я разрешил. И их пребывание здесь – разрешил. Да, в новогоднюю ночь. Вам какое дело, есть им куда пойти или нет! О своей жизни думайте.
Каттнар. Суини пахнет почему-то лесом, йодом, весной – почему весной? Я не знаю. Ёлка? Ёлка – это значит Новый год. Долго же я тут. Кернагул наверняка разорился.
- Ёлка – это очень хорошо, - я уже могу улыбаться. Мне все время что-то вкалывают, вливают, втирают – от этого я даже чувствую боль. Я чувствую себя – снова.
Массажи, процедуры, гимнастика – говорят, у меня целой кости не было. Сейчас мной занимаются денно и нощно. Зачем они это, если все равно болезнь, вот что я хотела бы знать… Личное распоряжение старины Суини, вот что это. Глупо.
***
- Ёлка – это хорошо,- мне хочется закричать.
- Тише, Реми, тише, у тебя такой голос смешной, будто ты пила три недели.
- Гегли, ты всё об одном. Привет, Реми! – Шинго улыбается.
Они не знают того, что знаю я. Утром я слышала, как моя сестра разговаривала с другой сестрой. Палата скоро освободится. Нет, не потому, что меня выписывают. Просто прогнозы – так себе. Я слышала. Чуда не будет – даже в Новый год.
- Ты говорить можешь, - Килли улыбается до ушей – будто это он сам заговорил.
В носу у меня больше нет дурацких трубок, и изо рта ничего не торчит. Я только не хожу – но это пока. И видимо уже никогда. Они верят в чудо – Я – уже нет.
Потому что твердо знаю, что не бывает чудес.
***
Солнце в глаза, танцуют десять тысяч лун над моей головой, сон, благодатный сон, я снова хожу, танцую, пью вино, скачу на лошади, сижу за рулем мотоцикла и багги, я снова могу зарядить пистолет – сон, не пропадай, длись вечно, мой сон, в котором я застряла как во временной петле.
Я рада сну – я так устала, теперь, когда мне вроде бы лучше, что хочу спать даже больше чем раньше. Я сплю постоянно – так мне легче.
Я не могу видеть их улыбок, не могу больше чувствовать их запахи – я хочу ощущать запах пустыни, песчинки на губах, горячий воздух южного ветра, хочу пить теплую солоноватую воду – у нас одна фляга на двоих – там, во сне. Не надо меня будить, очень вас прошу. Я и так – устала.
***
- Тихо, разбудишь.
- Сам тихо. Тише некуда. Слышал?
Я подсматриваю сквозь ресницы – Шинго грустно кивает. Значит, они уже знают.
Гегли со всей дури бьет себя кулаком по коленке. И еще.
Он плачет. Беззвучно.
Они сидят – не видят, что я не сплю, на столике остывает кофе – совсем не новогодний напиток.
Я чувствую запах – даже отсюда, с кровати. Горячий кофе – дымок над одинаковыми больничными кружками.
В палате полумрак, елка мигает огнями – вообще-то нельзя, но Суини разрешил. А ему всё можно. А может можно и мне, потому что уже всё равно. Странно, что я вижу теперь все так хорошо – или мне так хочется видеть?
- А этот где?
- Снаружи. Не заходит.
- Почему?
- Черт его знает. Сидит там в одиночестве.
- Слушай, ему хуже чем нам обоим вместе взятым. Может, пригласить его всё же? Нечего ему там.
- Пригласи. Какая разница – теперь?
- Разница? А я всё же надеюсь.
- На что?
- На чудо. Загадывай желание – Новый год ведь.
- Какое там чудо…
- Не бывает чудес, - дверь открывается беззвучно. Я зажмуриваюсь – я боюсь увидеть его – снова.
- Она уже совершила чудо, разве вы не понимаете? Она собрала нас через столько лет – всех. Это уже – чудо. Что мы вместе. Даже если не будет других чудес – это её дар. На прощание.
- Нам нужно больше. Нам нужно намного больше.
- Не бывает чудес. Даже в Новый год.
Они замолкают. Запах кофе щекочет мне ноздри. Мне так хочется кофе – из жестяной кружки, и чтобы на губах – песок, а ночью в пустыне холодно, и кофе согревает, и пахнет южным ветром и пряностями. Кофе горький, я чувствую даже этот горьковатый вкус … А он улыбается мне. У нас снова одна фляга на двоих, там, во сне, и еще…
Дверь распахивается. С грохотом.
Я слышу, как падает на пол чья-то кружка – и крик медсестры, и еще смех.
Это Суини. И Кернагул.
- Вы оба рехнулись?
Я открываю глаза – я хочу это видеть. И потом, это последний Новый год в моей жизни. Я хочу видеть всё. Мне плевать…
Каттнар размахивает бумажкой. Он чуть не приплясывает на месте от восторга. Он улыбается. Кернагул – тоже.
- Вы рехнулись?
- Сядь, малыш, не суетись. Знаешь, что это такое?
Он улыбается как Дед Мороз.
- Это результаты анализов. Результаты лабораторных исследований.
- То есть…
- Экспериментальное лечение. Шансы… Шансы весьма высоки. Есть еще шанс. Не зря мы все это затеяли.
Я слышу, как шуршит песок в палате – песок и южный ветер – танцуют вокруг меня. А вот луны нет вовсе – ни одной. Ни тем более десяти тысяч. И солнца наконец нет. Полумрак и огоньки на елке – сияют удивительно празднично.
- А ты говоришь, чудес не бывает, - Гегли вытирает слезы. Шинго смотрит как дурачок, не понимая, что произошло.
А он… Он подходит ко мне.
И я наконец не боюсь смотреть ему в глаза. Я не только чувствую, как он берет меня за руку – я вижу, что у нас теперь не только боль на двоих. У нас еще и надежда.
- Придурок, - слышу я чей-то – а это важно, чей? – голос, - выйди, выйди отсюда. Пойдем, нечего тут, не понимаешь ты что ли? Разве ты не видишь? Снаружи постоим, дай им вдвоем побыть. У нас тут – чудо.
Авторское право (с) Stray_cat_mary
Распространение и коммерческое использование всего произведения или его частей без разрешения автора запрещено законом!!!