Полгода прошло. Всего полгода.

Так мало – по сравнению с тремя годами странствий по всей Земле. С тремя годами постоянного напряжения – успеем убежать от ГРИП? Не успеем? Телепортируемся? Будет бой? Или будет краткий, такой долгожданный отдых? Часики, отсчитывающие время до конца войны, она остановила – и хранила как что-то очень дорогое. Как память – о тех днях.

Так мало – если три года ждать смерти, ждать каждый день, просыпаясь и засыпая. Не было в этой войне никакого благородства – даже с поправкой на сражение с мировым злом, каким казался тогда правитель Тёмная звезда. В войне вообще нет благородства, она теперь точно знала. Ни в явной, такой, какая была с ГРИП, ни в тайной, из-за которой она в команду и попала. Нет ничего красивого в войне. Есть смерть. Есть боль. Грязь, кровь, невинные жертвы, и выигрывают всё равно немногие. Герои остаются за бортом, как и всегда. Как в любой войне. Как и она – теперь.

Там, в Африке, у неё появилось время для чтения. Даже странно – она убежала туда, чтобы помогать тем, кому, по её мнению, помощь была особенно нужна – и бегство это напоминало отшельничество. 

В выигрыше – снова эти трое, те, с кем она боролась. В мире же - как и раньше – смерть, нищета, те же болезни, голод, с которым пока не могли справиться, инфляция, рост цен, многочисленные бандитские группировки, террористы, расплодившиеся за время правления ГРИП и теперь никак не желавшие сдавать позиции, разрозненный, разрываемый на части мир. Она ещё помнила объединенную Европу. Теперь существовал такие государства как Свободная Гренландия и Независимая Тасмания, а уж в Африке и в Южной Америке карта превращалась в лоскутное одеяло, и центробежным тенденциям конца не было. Держалась разве что Россия, да и то за счёт того, что там снова было монархическое правление, но и на её границах постоянно вспыхивали локальные конфликты, гибли люди, и соседние государства норовили, прикрываясь идеями национальными и религиозными, посеять раздор. Мир окружающий продолжал рушиться.

Впрочем, сегодня – нет плохим мыслям. Сегодня – всё хорошо. Она приезжала на заседание Комитета, она была весьма убедительна, уж это точно. В ближайшее время она получит целый самолёт лекарств и прочих медицинских материалов, она снова сможет сбежать к своим животным…

Опять это «сбежать». Великий Космос, как же она устала бегать!

Сегодня – никакого бега. Сегодня – хороший, прекрасный, солнечный день. Сегодня она идёт по улице, и, что уж скрывать, улыбается, ловя весьма заинтересованные взгляды встречных мужчин. Лёгкая шелковая юбка в складку– когда она в последний раз так одевалась? – и каблучки стучат. Такой она не была очень давно, и еще бы сто лет не была, если бы не эта необходимость приехать с отчётом. И не встреча со спонсорами, которые проявили невиданную щедрость.

«Интересно, какие грехи они замаливают такими пожертвованиями? И почему так трудно теперь поверить в хорошее в людях?»

Кэти Джеймисон, второй пилот, замерла, увидев внезапно газетёнку. Популярную жёлтую газетёнку. На первой странице – она. Номер посвящён ей.

«Даже разрешения не спросили. Да и когда подобные издания кого-то о чём-то спрашивали…».

На обложке – коллаж, вызвавший немедленное желание расстрелять автомат, а весь тираж сжечь. Коллаж изображал её саму во всей красе, на приёме по случаю победы на ГРИП, рядом – Франсуа, поодаль – Абихан. А также Скотт, Джейсон, доктор Шагал и Нейтон.

«Спасибо, что не Трайсри».

Дизайнер как мог изобразил огонь, дым и пламя.

«Чёрт! Откуда они знают про Франсуа?!»

Кэти показалось, что всё плывёт перед глазами. Там, в заповеднике, она почти забыла обо всём, нет, забыть невозможно, невозможно не помнить, но там так спокойно, там есть привычный мир – здесь же – люди, от общения с которыми она отвыкла, здесь – такие вот гадости на каждом шагу. Подлость.

«Кто же мог такое сделать? Впрочем, если бы не приехала сюда, я бы и не увидела, и не узнала, и жила бы себе спокойно».

Кэти бросила монетку в автомат и купила зачем-то газету. Чем больше она читала, прямо так, на улице, стоя около автомата, тем больше ей хотелось вымыть руки, с мылом, протереть спиртом, джином – чем угодно – и не видеть более этого.

В газете в общем достаточно подробно, даже почти достоверно описывались её взаимоотношения с Франсуа. Приводились фрагменты его писем к ней – Кэти этих писем никогда в жизни не видела и была готова поспорить, что их никогда и не было.

Создавалось впечатление, что именно она, Кэти Джеймисон, вступив в сговор со своим любовником, его высочеством принцем Абиханом, тогда ещё генералом Тёмной звезды, убила своего бывшего любовника, знаменитого художника. Далее шла совсем уж белиберда, которую даже читать было стыдно. Что неспроста она исчезла сразу после войны, честным людям исчезать не нужно, честные люди – вот они, здесь, все здесь, а она – сбежала. Кстати, как бы намекала газета, и Его Высочество принц Абихан, кстати («как же некстати!») тоже исчез.

«Не кажется ли вам странным, что эти двое исчезли одновременно?» - вопрошала газета.

Воспоминание о Франсуа обжигало болью. Она научилась не помнить – её учили, когда-то давно её научили не быть человеком, и она старалась не помнить. Она не вспоминала долго, так долго, что самой странно, и вот теперь – так некстати, прямо на улице большого города – память заставила её остановиться и замереть.

Кэти зажмурилась, прижимая газету к груди как что-то очень дорогое, голова кружилась – она так долго не позволяла себе вспоминать о нём. С тех пор, как его убили, она не позволяла себе даже думать о простом парижском художнике, с которым её свела жизнь.

Был лишь заповедник, животные, помощники, по большей части студенты-волонтёры, сменяющие друг друга ежемесячно, да помощники из местного населения. Она была слишком занята, чтобы видеть что-то ещё, а в редкие минуты читала – что угодно, лишь бы не позволять себе вернуться в реальность. Она стала нелюдимой, и любая гиеновидная собака была ей ближе людей.

Она стояла, мимо шли люди, как всегда не замечающие чужого отчаяния и одиночества, просто люди, которые просто спешат по своим делам, как всегда в городе, но Кэти вряд ли замечала прохожих. Прошёл мальчик с собакой на поводке, большой пёс ткнулся носом ей в колено, но Кэти даже не почувствовала этого прикосновения. Перед глазами вставала – снова и снова – картина разрушения дома Франсуа, огонь, скелетроны в коридорах – и он сам.

Кэти тогда устроила так, чтобы он всё же был похоронен, даже поставила скромную надгробную плиту – и постаралась забыть.

Газета в один миг разрушила её защиту, напомнив, что в мире есть кто-то ещё кроме гиеновидных собак, антилоп Томпсона и огромных кошек.

***